Неточные совпадения
Боже
мой, как весело сверкает все кругом, как воздух свеж и
жидок, как пахнет земляникой и грибами!..
Вся площадь изрезана оврагами; в одном на дне его стоит зеленоватая
жижа, правее — тухлый Дюков пруд, куда, по рассказу бабушки, дядья зимою бросили в прорубь
моего отца.
— Не могу, родимый
мой: кость у меня
жидкая.
Он, в свою очередь, только что кончил одну не литературную, но зато очень выгодную спекуляцию и, выпроводив наконец какого-то черномазенького
жидка, с которым просидел два часа сряду в своем кабинете, приветливо подает мне руку и своим мягким, милым баском спрашивает о
моем здоровье.
Мы бросились друг другу в объятия; но тут я еще больше убедился, что молодость
моя прошла безвозвратно, потому что, несмотря на радость свидания, я очень хорошо заметил, что губы Лузгина были покрыты чем-то жирным, щеки по местам лоснились, а в
жидких бакенбардах запутались кусочки рубленой капусты. Нет сомнения, что будь я помоложе, это ни в каком случае не обратило бы
моего внимания.
Я с ним попервоначалу было спорить зачал, что какая же, мол, ваша вера, когда у вас святых нет, но он говорит: есть, и начал по талмуду читать, какие у них бывают святые… очень занятно, а тот талмуд, говорит, написал раввин Иовоз бен Леви, который был такой ученый, что грешные люди на него смотреть не могли; как взглянули, сейчас все умирали, через что бог позвал его перед самого себя и говорит: «Эй ты, ученый раввин, Иовоз бен Леви! то хорошо, что ты такой ученый, но только то нехорошо, что чрез тебя, все
мои жидки могут умирать.
Кроме того, вмешивались изредка два болтуна: один, с добродушнейшею рожей и окладистою русою бородой, Храпков, всё приговаривавший: «друг ты
мой любезный», и другой маленький, с птичьею рожицей,
Жидков, тоже приговаривавший ко всему: «выходит, братцы
мои», обращавшийся ко всем и говоривший складно, но ни к селу, ни к городу.
— И точно, мир православный, — говорил маленький
Жидков, повторяя слова Дутлова, — надо судить по христианству. По христианству, значит, братцы
мои, судить надо.
На другой день иду посмотреть, как
мои жидки обретаются, и вижу, что все они уже не сидят и не лежат на брюхе, а стоя шьют.
Барин запершись сидит и до обеда чуть ума не решился, а к вечеру зовет тех хитрых
жидков и говорит: «Ну, берите, проклятые, свои деньги, только отдайте мне
мою печать!» А те уже не хотят, говорят: «А зи как же это можно!
— Муж убил свою жену! — горланил
мой попугай, ероша свои
жидкие перья…
Олень подошел к речке напиться, увидал себя в воде и стал радоваться на свои рога, что они велики и развилисты, а на ноги посмотрел и говорит: «Только ноги
мои плохи и
жидки». Вдруг выскочи лев и бросься на оленя. Олень пустился скакать по чистому полю. Он уходил, а как пришел в лес, запутался рогами за сучья, и лев схватил его. Как пришло погибать оленю, он и говорит: «То-то глупый я! Про кого думал, что плохи и
жидки, то спасали, а на кого радовался, от тех пропал».
Отец представил его обеим дамам, но те поклонились ему через плечо, не отрываясь от своего дела, и отец увел его в дом, а один из дворовых, подавая тете дегтярное
мыло и воду, чтобы вымыть руки, доложил ей вкратце, что это за человек г. Алымов и какую он штуку сделал, вымочив в навозной
жиже рожь, чтобы сделать ее несъедобной.
Лучше самая отчаянная скука, чем та непроходимая печаль, которая светилась в это утро на лице Маруси. Шлепая по
жидкой грязи,
моя героиня плелась к доктору Топоркову. Зачем она шла к нему?
Грохольский залюбовался. Лиза не бог весть какая красавица. Правда, ее маленькое кошачье личико, с карими глазами и с вздернутым носиком, свежо и даже пикантно, ее
жидкие волосы черны, как сажа, и кудрявы, маленькое тело грациозно, подвижно и правильно, как тело электрического угря, но в общем… Впрочем, в сторону
мой вкус. Грохольский, избалованный женщинами, любивший и разлюбивший на своем веку сотни раз, видел в ней красавицу. Он любил ее, а слепая любовь везде находит идеальную красоту.
Первый урок был батюшкин. Я узнала это за столом, в то время как с трудом заставляла себя выпить
жидкий, отдающий мочалою чай и съесть казенную сухую булку. Узнала и то, что Закону Божию все учились прилежно и что дружно «обожали» батюшку, относившегося равно отечески-справедливо ко всему классу. Сегодня меня, казалось, оставили в покое, только рыженькая Запольская сердито-насмешливо бросила в
мою сторону...
Я приподнялась на кровати и, держа его за обе руки, начала рассматривать. Он немного постарел, немного пополнел; но все такой же моложавый, с тем же большим лбом и маленьким носом и прической под гребенку, только отпустил себе редкую,
жидкую бородку. Добрые его глаза смотрели на меня с такой тихой и снисходительной любовью, что вся
моя болезненная тягость, всякое ощущение страха и неприятного стыда, все это прошло.
Я это понимаю, и, конечно, случись это теперь, — подозрение, весьма вероятно, могло бы закрасться и в
мою голову, но в ту пору, к которой относится
мой рассказ, о таких вещах, как «свобода мнений», не думали даже люди, находившиеся в положении гораздо более благоприятном, чем бедный
жидок, у которого похитили с постели его единственного ребенка.
Дойдя до этой точки своего рассказа,
мой жидок опять взвыл и опять потерял дар слова и насилу-насилу мог досказать остальное, что, впрочем, было весьма коротко и просто. Улучив минуту, когда наниматель торговался за какие-то припасы, а сторож зазевался, кравец удрал на другой стодол к знакомому «балагуле», [Извозчик, содержатель брик. (Прим. Лескова.)] взял, не торгуясь или посулив щедрую плату, четверку подчегарых, легких н быстрых жидовских коней и укатил в Киев — креститься.